Город Бологое
Тверская область
Тверская область
№9 от 1 марта 2017 года
У чаши неотпитой
Удивительная наша бологовская земля. Сколько талантливых людей она взрастила! Не просто талантливых - умных, понимающих, нравственных, любящих родной край. Об одном из таких земляков - в нашей публикации. Интересно и то, как в 90-х прошлого столетия этот человек оценивал происходящее в стране, каким видел путь в будущее.
Борис Яковлевич Перхалев - наш замечательный бологовец, художник, краевед, мой учитель рисования, а скорее - учитель прорисовок смысла жизни. По большому счету, он сыграл огромную роль в нравственном становлении очень многих людей, в первую очередь - бологовцев. Причем, его учительская указка не наводила на готовые формулы. Он воспитывал силой духа, не жалея этих сил, и этого духа, и здоровья.
Заметки про моего учителя я составляла еще в 1991 году, когда он был жив, был среди нас, хотя за два предшествующих года сильно изменился. На выставку своих картин, которая тогда открылась в бологовском краеведческом музее, Борис Яковлевич добирался на костылях: хирурги оттяпали раненую ногу. До этого случился инфаркт. Все это заметно добавило седины в его широкую, как бы подрубленную снизу бороду, в ершистые брови. Да он и состоял из этой ершистости да доброго сияния глаз - человек, знающий всех бологовских знаменитостей и сам ставший ею.
Вначале Перхалева бологовцы признали как юного разведчика, хлебнувшего лиха на фронтовых дорогах, в партизанских отрядах. Потом город узнал его как художника Бологовского народного театра. Потом полюбил как краеведа. Он всегда был с теми, кто по крупицам собирал историю родного края и делал ее нынешнюю историю. Он был своим человеком в своем городе. И этот титул стал для него самым главным.
- В 17 лет вы убежали на войну. Как это было?
- С группой ребят мы самостоятельно двинули на фронт: военкомат нас не выпускал, а бои шли под Валдаем, от Бологое - рукой подать. На наше счастье (!), попали куда надо - к контрразведчикам. По их заданиям, переодевшись в рванье, получив «легенду» и документы, переходили линию фронта. Большей частью чутье да Полярная звезда помогали. Потом судьба свела с добровольцами-тихоокеанцами в разведке морской пехоты. Но тут боевая жизнь застопорилась: приметили особисты, что я хорошо рисую, засадили за карты. Однажды даже пять суток ареста получил, когда по старой памяти слазил с моряками на передний край: нельзя мне было, ведь приходилось выполнять секретную работу - делать карты передовой, формуляры минных полей.
- А после войны? Чем начали заниматься?
- Я всегда считал, что надо что-то делать. Я не любитель круглых столов, дискуссий, споров, обсуждений, где большей частью переливается вода и выясняются отношения. Почему, например, я стал рисовать, и в первую очередь - свое Бологое? Прямо на глазах безвозвратно уходили старые улочки, умирали дома. Город менял облик, терялось его милое обаяние, а его хотелось сохранить хотя бы в картинах, этюдах.
Подтолкнуло и другое обстоятельство. Тогда в городе Николай Иванович Дубравицкий, директор 12-й средней школы, организовал краеведческий музей, мы вместе ходили по домам старожилов в поисках экспонатов. И нигде не обнаружили ни одного рисунка, ни одного пейзажа или этюда с бологовскими видами. В литературе упоминаний сколько хочешь, даже у классиков, а в живописи и следа не осталось. Тогда я взялся за этюдник.
- А когда «заразились» краеведением?
- Затрудняюсь даже сказать. До войны еще было. Всегда с интересом слушал рассказы стариков, особенно если они касались Бологое и его истории. В доме отца, а он был мужик любознательный, тоже занимался живописью, была собрана большая коллекция открыток еще дореволюционного издания, много книг. Это тоже подтолкнуло. А потом заполонило: ведь краеведение дало мне столько встреч с интересными людьми, массу знаний по истории города, государства. Я, пожалуй, первый заявил, что у нас останавливался Рерих, что он здесь женился.
- Как же вы это раскопали?
- Николаем Константиновичем Рерихом я интересовался давно и, как ни удивительно, благодаря одному из самых ярких детских впечатлений. Лет в двенадцать попал в Третьяковку, увидел рериховского «Гонца» - и был ошарашен: озеро такое же, как у нас в Бологое, на Глубочихе, те же высокие берега, та же черная вода, черный лес, не хватало только славянских строений. Потом в старых журналах у отца раскопал материалы о путешествиях, экспедициях по Гималаям этого человека со странной фамилией. В пятидесятых годах один из журналов впервые опубликовал листки из дневника Рериха, и там упоминались ключи в деревне Мшенцы. Очерк назывался «Чаша неотпитая». Братцы мои, так это у нас! Я эти места хорошо знаю. Оказывается, и Рерих там бывал! Ключи в Мшенцах ни с какими другими не спутаешь: вода там необыкновенная, бьет сине-зеленым фонтаном, а в ручей попадает - все обволакивает красно-оранжевой ржавчиной. Чудо это - феерическое, таинственное, смотришь - завораживает. Художнику с такой фантасмагорией не справиться. Я пытался, но получалось что-то банальное. Нужно умение Рериха. Но писал ли он здесь этюды, узнать не удалось, осталось только очерковое описание.
О своих находках захотелось рассказать в районной газете. Но тогдашний редактор Мария Федорова остановила вопросом: «А где он сейчас, этот Рерих?» - «В Индии». - «Эмигрант? Нет, публиковать не будем».
И записки на долгое время легли на полку. Только когда к 100-летию художника появились публикации в центральных изданиях, увидели свет и мои писания.
- Борис Яковлевич, а по каким источникам вы узнали, что жена Рериха была бологовской?
- Это имеет свои тонкости. Долгое время я дружил со старейшей музыкантшей Валентиной Александровной Сорокалетовой, преподававшей в нашем педагогическом училище. Знала и в памяти хранила она многое. От нее первой я и услышал о женитьбе Рериха на племяннице археолога и этнографа бологовского князя Путятина. Но в печати этих данных не встречал. Конкретное подтверждение опять-таки пришло в связи с юбилейными публикациями. А какой же кладезь богатства я нашел в воспоминаниях Билибина!
Когда в «Книжном обозрении» прочитал, что вышла книга его воспоминаний с письмами, документами, сразу же заерзал: где достать? Иван Яковлевич был крупной, яркой, своеобразной фигурой в русском искусстве - художник, имевший кроме академического еще юридическое образование, знавший несколько языков, он был как бы ключом к пониманию всего «Мира искусств». Встретил его фамилию еще в молодые годы, когда учился в Симферополе. У нас в художественном училище был запретный шкаф, где были спрятаны импрессионисты, «Бубновый валет», «Голубая роза», «Мир искусств» - весь авангард. А поскольку я был секретарем комсомольской организации, то ключи от шкафа мне доверили - библиотекарша чувствовала во мне начальство и разрешила покопаться. Откопал там сокровища! Например, узнал, что Иван Билибин некоторое время жил на Валдайке, как потом выяснялось - в нашем Лыкошине. Одно цеплялось за другое.
А сейчас у меня на подходе материалы об Александре Маковском, сыне передвижника Владимира Маковского. Жил он в Березайке. В Тверской картинной галерее есть его натюрморт «Пасхальный стол». Интерьер сельской избы, типичного поповского дома (такой и сейчас стоит в Березайке). Годы пребывания художника в этих местах совпадают с датой написания работы. Литература об Александре Маковском довольно скудная, хотя он был из известной семьи, которая дала добрый десяток художников, в том числе и Константина Маковского.
Чтобы собрать побольше сведений об Александре, помчался в Ленинград: хотелось поговорить с дочерью священника, у которого квартировал художник. Надеялся обнаружить что-нибудь интересное. Но, увы, старуха умерла, а ее родственникам мой приезд показался блажью.
- Зная историю, погружаясь в нее, вы, наверное, невольно сравниваете: что было, что стало? Каким вам видится нынешнее время - 90-годы XX столетия - на историческом фоне?
- Мне кажется, наше время будут вспоминать, как дни великих потрясений, а они обычно сопряжены с великими ошибками.
- Какие считаете самыми непростительными?
- Самое тяжкое наследство, которое оставляем последующим поколениям, - это падение духовного потенциала, слишком многое им придется восстанавливать. Если с экономикой лет через пяток-другой можно справиться, ликвидировать пресловутый колбасный дефицит, подойти к нормальному уровню жизни - это дело исправимое, то ликвидировать «черную дыру» бездуховности - дело сложное. Потребуется не одна смена поколений. Слишком давно началась потеря связующей духовной нити. Позволю себе заметить, что школа наша может быть и обучает, но нисколько не занимается воспитанием. Кое-какие уроки музыки, кое-какие - рисования, а теперь уже - и кое-какие уроки литературы.
Эти потери очень заметны в Бологое, в городе, который еще в середине двадцатых годов славился своей оперой. Здесь было прекрасное педагогическое училище. Библиотекари являли собой образец неиссякаемого, казалось, духа русской интеллигенции. Народный театр считался одним из лучших в России. А сейчас чудом, на одном энтузиазме держится знаменитый, еще Борисом Александровым основанный струнный оркестр. Нет оперы, нет театра...
Очень страшен кадровый вопрос в культуре, который даже более, чем финансовое обеспечение, решался по остаточному принципу: что негоже, спихивалось сюда. Директором Дома культуры можно было поставить и продавца, и весовщика с железной дороги. Помню, в очередной раз к нам назначили повара. Наше сотрудничество началось с того, что учили его по утрам здороваться. Какая уж тут культура! Полный тупик. Мне было всю жизнь непонятно, почему толковый, работящий человек не может руководить учреждением только потому, что он беспартийный? Профессионал был ничто по сравнению с членом партии.
- Что осталось в вашей жизни неисполненного? Что бы вы хотели успеть сделать?
- Хотел бы дожить до того времени, когда городская библиотека получит свое помещение, где будет большой читальный зал, куда будет не стыдно пригласить знаменитых писателей. Хотел бы увидеть школу искусств - ребятишкам нужно сделать такой подарок, много среди них талантливых.
Мне кажется, сейчас должны появиться люди, которые будут людьми дела, и без разграничений - то ли среди беспартийных, то ли среди членов новых партий, но которые почувствуют настоятельную потребность повернуться к духовности. Мы без конца пикируемся, без конца все сводим к политике. А зачем? Надо уже начать что-то делать серьезно, ведь это тоже показатель культуры - и в столице, и в уездном городе.
А я что смог, сделал, а что не смог - не от меня зависело. Но вот над чем задумываюсь: что же меня всю жизнь держало в Бологое? Сразу не выскажешь. Вот представь: приходит человек после работы в Дом культуры, а там - или лозунги, или голые стены. Бежать хочется. А если его встретит афиша народного театра и выставка художников? С полной душой человек уходит, размышлять станет. Вот ради этого и хотелось жить в Бологое.
Хотелось ни себе, ни другим не позволять делать скидок на провинциальность. Считал, что каждому и всегда надо выкладываться до конца. В каком-то журнале проводили дискуссию: «Каким должен быть сельский Дом культуры?» Да таким, как любой Дом культуры! Почему сельский хуже? Почему за воротами столицы можно довольствоваться усеченной культурой? Я не хочу признавать эту второстепенность...
На его долю выпало мало Почетных грамот. Не занимал он места в президиуме за плюшем-бархатом. Все, как и чем он жил, протекало совсем в другом пространстве и другом измерении. Он умел опережать уездный масштаб, раздвигать границы возможного для себя и других. Для других, пожалуй, больше.
Рядом с Учителем забывалось о тяготах длинных очередей и толкучках в транспорте. Рядом с ним был простор. Я всегда удивлялась, когда смотрела на работы Бориса Яковлевича - в них и тенью не скользило угрюмое настроение, не находилось места серому и мрачному. Копировать его картины фотоснимками на газетной полосе просто не рискую. Этого делать нельзя: черно-белое изображение поглотит внутреннюю прозрачность, хрупкость переходов цветовой гаммы, сотрет прелесть светлого состояния души.
Конечно, те 35 работ, которые были представлены на бологовской выставке 1991 года, - это капля в море. Если была бы возможность порыться в гараже, отодвинуть шкафы в маленькой квартирке - радости у бологовцев было бы больше, ибо он сам, казалось, не ведал, какой духовной ценности произведения прячет по углам и закоулкам. Рисование никогда не было для него поденщиной. Так же как и краеведение, и собирание книг, долгие хождения по берегам речки Березайки. Однажды причастившись у чаши неотпитой, он жил этим причастием.
В городском музее хранятся несколько картин Бориса Перхалева. И хотя автор публикации Маргарита Сивакова не сторонник размещения фотоснимков его картин в газете, мы решили показать одну из них читателям.
Маргарита Сивакова передала музею сохранившиеся у нее материалы о Борисе Яковлевиче. Но имеющиеся об этом человеке сведения крайне скудные. Мы не смогли даже узнать, когда художника не стало.
Маргарита Сивакова передала музею сохранившиеся у нее материалы о Борисе Яковлевиче. Но имеющиеся об этом человеке сведения крайне скудные. Мы не смогли даже узнать, когда художника не стало.
Маргарита Михайловна просит бологовцев, у которых сохранилась какая-либо информация, может быть, работы Бориса Перхалева, передать их в музей или связаться с ней через газету «Перекресток».
Маргарита Сивакова
Другие новости по теме:
- - «Почему люди должны выпрашивать автобус?»
- - Дело художника - рождать радость
- - Сказка для взрослых
- - Новая выставка в музее
- - Рассказ следователя
Количество просмотров: 1342
|
Информационно-аналитический еженедельник
г. Бологое, ул. Гагарина, д. 4
телефон: : 8 (48238) 2-30-14
mail: pvdbologoe@mail.ru
© 2013—2024. Разработано в Студии Интернет-проектов Konceptum.pro | Администрирование и поддержка сайта: Авдеев М.А.