Город Бологое
Тверская область
Тверская область
№7 от 16 февраля 2022 года
Путешествие на лодке по жизни Алексея Петровича Хвата
В ненастную сырость и в жаркое солнце, обживая дачный участок у Первых ворот, я всегда знала, что живет на свете такой человек - Алексей Петрович Хват.
Вот тарахтит его мотоцикл. Это Петрович едет исправлять чью-то беду: верно, трубу прорвало, заливает огород или что-то с электропроводкой неладное. Сейчас он на столб полезет. Уже наготове обмоток провода или кусок резины, вырезанный из старой велосипедной шины. Замотает дыру, чтобы не сифонило, прикрутит потуже. Руки у него хваткие, под стать фамилии, крепкие, проворные. Золотые у него руки. Все получается, за что бы ни взялся.
А вот гребет он медленно. Я сижу на носу лодки и ловлю себя на мысли, что у меня получилось бы быстрее. Он, как всегда, летом без рубахи, и потому с таким, как у него, загаром не приезжают даже с Красного моря. А Хват ходит бронзовый у наших бологовских Озерёвок с ранней весны.
Плывем мы на другую сторону озера драть мох: надо ставить сруб и между бревен уложить надежную прокладку. Мох требуется хороший, белый и длинный, объяснил Алексей Петрович, а такой далеко не в каждом болоте найдешь. Но он знает доподлинно все места в округе и далеко за нашей округой тоже: родился и вырос здесь. Об этой его жизни я пытаю Алексея Петровича каждый раз, когда выходит удобный случай. Сейчас, на лодке, самое время.
Вот мы уже на середине озера. Мне только показалось, что плывем медленно. А на самом деле уже виден наш ориентир - кривая сосенка, там есть заводь с чистой водой, куда можно причалить. У Алексея Петровича движения молодые, легкие, пружинистые. Он гребет как бы между делом, а основное дело в другом - он впитывает каждой клеточкой все, что вокруг. А вокруг благодать: больно красивы наши Озерёвки. И мне они тоже очень нравятся. Но это летом. А он здесь и в зимнюю стынь, и в осеннюю дождину, всю жизнь живет около озера. Дом на самом берегу. Но больше всего он любит май: «Красивый мой месяц, цветов полно - родился-то я 21-го». Здесь и война застала. За месяц до нее исполнилось Алексею 11 лет.
Опущенные весла искривились в воде. Или это вдруг искривилось пространство? Будто и в правду, как в том сорок первом, в озеро ухнули бомбы.
Померк белый свет, ночи озарились всполохами пожаров на станции. Стало не до красоты. Отца, он работал поездным вагонным мастером, как всех железнодорожников Бологовского узла, перевели на военное положение. Это означало, что дома его никогда, считай, не видели. Дежурства затягивались не на одни сутки. Все время при эшелоне, все время в поездках, все время под бомбежками.
Бологое и Бологовский узел бомбили беспрестанно, налеты не прекращались ни днем, ни ночью. А однажды, в первую же военную осень, попал отец в плен. Их товарняк напоролся на засаду высадившегося немецкого десанта. Но, слава Богу, вражеских парашютистов быстро перехватили наши бойцы, так что плен продолжался недолго и, самое главное, без последствий.
- А еще раз батю сильно контузило, - рассказывал Алексей Петрович. Говорил он негромко, скрип уключин, пожалуй, был слышнее, но вот и он затих. - Сопровождали они тогда с дядей Володей, братом матери, поезд на Сонково, и начался налет. Все спрыгнули под насыпь, побежали укрыться, а дядьке надо было шинель в вагоне забыть. Он назад. Отец его останавливать, мол, не беги. Дядька не послушал. И как специально бомба угодила именно в тот самый вагон. Накрыло вместе с шинелью. Но и это не все. Взрывной волной вырвало дверь, бросило под откос и накрыло уже отца. А двери-то у товарных вагонов большие, прямо как ворота. Когда батя пришел в себя, глазами-то шарит, а кругом темно, в голове гудит. Насилу в отдалении расслышал голоса. Тут и свой прорезался - давай кричать. Прибежали, раскопали - от взрыва его всего землей засыпало. Домой приехал живой.
Когда идешь по лесочку вдоль Бологовского озера, так окоп на окопе, землянка на землянке. Такая память о войне осталась. Немцы были всего в 90 километрах от Бологое, ближе их не подпускали. Узловую станцию берегли как зеницу ока. Вокруг были сосредоточены и войска, и зенитные батареи, по ночам прожектора глаза слепили. Бологое никак нельзя было отдать фашистам, иначе крышка по всем фронтам, по всем направлениям - хоть на запад, хоть на восток, хоть в столицу, хоть к блокадному Ленинграду. Везде стояли военные.
«Даже у нас в огороде был установлен двуствольный зенитный пулемет, - налегая на весла, продолжал рассказывать Алексей Петрович. - А как иначе? Над нашими Озерёвками тоже пошли самолеты. В один из налетов прожектористы их в пучок собрали - немцу деться некуда, начали бомбы прямо над озером сбрасывать. Одна в середину угодила, другая прямо в наш берег. Но они, хитрая вражина, изловчились выскользнуть и нацелились прямо на прожектористов. И срезали. За кромкой болота ухнуло. Утром на лыжах я пошел туда, так страшно было смотреть, аж лягушек по снегу разбросало. Но самих прожектористов не оказалось, может, только ранены были, и санитары их подобрали».
Вскоре после начала войны похоронили маму. Ребятишки дома оставались одни, и младшим среди трех сестренок был он - Алешка. Но это только по годам. Война сразу определила мальчишку в мужики, да еще в кормильцы.
- Военные помогали нам. Рядом, на Красной горке, в старинной усадьбе, у них располагался штаб. Кашу привозили, если оставалась. И мы им помогали. У нашего дома полозья гнули, вместе санки делали, чтобы раненых вывозить. А когда мы баню топили, то они, бывало, приходили попариться. Топил я баню сам, пожарче старался: ведь завшивели все. Вот, видишь, у меня рука разбита? - Алексей Петрович оставляет весло и разжимает ладонь. - Это осколком разворотило, когда от бомб в землянке на огороде прятались. Не сразу понял, в чем дело. Кровь хлещет, рука болтается. Меня сестренка перевязала и к военным побежала. Приехали два врача - майор и капитан, сделали укол. Но рука загноилась, экая напасть, а надо картошку копать. Опять приехал врач-майор. «Ампутировать надо», - говорит. Я к другим военным, посоветовали ванночки из крепкой марганцовки делать, да еще лекарство привязывать. И рука пошла на поправку. Да и травки помогли…
Наша лодка мягко уткнулась в низкий болотистый берег. Места затерянные, среди лета полно прошлогодней клюквы. А Петрович идет дальше, наконец наклоняется, сгребает в охапку мох и бросает в мешок: «Вот этот и есть самый наилучший. Смотри: белый, длинный, его и будем брать». А между делом рассказывает: «Если у кого артроз или артрит, так это первое лекарство. Положишь как компресс на коленку, и боль утихнет. Очень хорошо помогает».
- Откуда вы столько полезных рецептов знаете? - спрашиваю Алексея Петровича.
- От жизни да от бабушки. Озеро, лес, болота всегда нас лечили и силы давали. И ты запоминай: белый мох еще можно залить горячей водой, ноги напарить, и все болячки, что мучают ступню, все мозоли, трещины как рукой снимет - войной проверено. Мох содержит все живые витамины и сохраняет их очень долго. Почему мох между бревнами кладут? Потому как лучшего природного дезинфицирующего материала еще никто не отыскал. Да он не только для сруба полезен. Думаешь, в войну чем лечились? Когда ваты, бинтов не хватало, мох к ране прикладывали - и кровь останавливалась, и нагноений как не бывало. Спину лечили-грели, а то попробуй в стылой воде у зениток сутками стоять...
На русской печке в доме у Алексея Петровича насушены целые ворохи ромашки, зверобоя. Повыше, на гвоздиках в стене, чтобы собаки ненароком не растерзали, тоже пучки разнотравья. «Простынешь, бывает, не в аптеку же бежать? - объясняет он. - Зверобой, лист черной смородины, брусничник лучше всего помогают организму».
Вообще комната у Петровича - зрелище интересное: прямо на столе взгромоздился электродвигатель - чинит его. А уж на полу всяких железок да проводов не счесть. В этом же интерьере чучела зверей и птиц - сам делает. И лодки тоже сам мастерит.
- Охотился и рыбачил я всю жизнь. Начинал еще мальчишкой со стариками, до войны, потому и в военные годы мог дичатинки к столу принести, чтобы с голоду не умереть. Великое дело, что жизнь большей частью прошла на берегу озера. Оно и красота, и кормилец, и поилец. И наш труд.
На той стороне озера, где мох таскали, места раньше были богатые, полные рыбы. Кстати, Озеревки были на два метра выше Бологовского озера, и вода, вытекая из них, через речку доходила аж до Кафтинского озера, а по весне - до Заходского и Григинского. Эти ходы-канавы из озера в озеро наши деды лопатами копали, из озера в озеро на лодках плыли. Все у них было рассчитано, чтобы вода в озерах держалась. И было большое сообщение между озерами и рыбой. Кажется, ерунда, а получалось, что обмер маточного стада регулировался. А потом нарушения большие сделали, трубу положили, рыбе стало не пройти. Вода на два метра упала и ушла. От нашего дома до берега теперь метров тридцать - все поросло березами, лужком зеленеет, а раньше дом у самой воды стоял…
После войны Алексей Хват окончил техническое училище, выучился на электрика. В армии служил три с половиной года. Стал там не только бойцом, но и артистом. Пел и плясал в самодеятельности. А вернувшись домой, попал в бригаду монтажников, которая приехала в Бологое из Ленинграда поднимать железнодорожную станцию из разрухи. «Большую школу я там прошел, между прочим, - замечает Алексей Петрович, и вовсе не между прочим, а очень серьезно. - Научился проекты читать, освоил монтаж силового хозяйства. Работы было через край: восстанавливали паровозное и вагонное депо, мастерские, потом переводили железную дорогу с тепловозной тяги на электрическую, монтировали подстанции, ставили высоковольтные ячейки.
Монтажники Дорстроя строили не только в Бологое, а по всему узлу от Сонкова до Крестец в Новгородской области. Централизованные линии дистанции связи росли вдоль всей Октябрьской железной дороги.
А потом пришла пора строительства жилья. В каждом доме все, что требовало электрификации, лежало на плечах Хвата. А что это за работа? Представьте хотя бы один пятиэтажный дом: сколько надо было в нем развести проводов с первого этажа до последнего, да по каждому подъезду, по каждой квартире, по каждой комнате, чтобы свет горел! А потом еще сделать силовую разводку по подвалам. А жилье тогда строили с напором. В Академической, Вышнем Волочке, Окуловке стоят его дома, сияя окнами в электрическом свете. Только в Бологое в Заозерном микрорайоне сразу десяток пятиэтажек.
«А потом меня поставили в механический цех на силовую и грузоподъемную технику, - рассказывал Алексей Петрович. - Занимался я перемоткой двигателей, нес ответственность за исправность техники». Нешуточный парк находился под его командованием, хотя был он просто электриком. Одних только башенных кранов было 16 штук. И ни один из них по его вине никогда не кувырнулся!
О профессиональных пристрастиях Хват готов говорить без умолку.
- Ты только попробуй заберись на кран, смонтируй, когда зима, мороз к 25 градусам, - с напором нажимая на весла, выговаривает он. - Но работали мы точно. Бригада была у нас из слесарей крепких, хотя и они говорили: «Петрович, вся надежа только на тебя. Мы-то болты, гайки забьем, завернем, а тебе надо душу вложить, чтобы крутилась эта машина». Принимать работу приезжал котлонадзор. Спрашивают: «Кто поднимал кран?» Если скажут, что Петрович, то разрешение получали сразу. Лучше всякого ОТК. Претензий не поступало. Доверяли. Плохо свою работу не выполнял.
Взмахивая веслами, рассекая озерную гладь, Алексей Петрович объяснял, как правильно подключить кран к работе, про заземленные и линейные провода, про фазовое и линейное напряжение... В этом я, конечно, ничего не понимала, разве то, что у Хвата эти знания настолько крепко засели в голове, что ничем их не вытравить. И нужно было с этого конька его переключить на что-то другое, но так, чтобы напряжение не упало.
И тогда я спросила его про Веру Васильевну, зная, как бережно он хранит память о жене, с каким участием относится к дочкам и внукам, как дороги ему его близкие.
- На стройке мы познакомились. А потом я большей частью ездил по командировкам. И все наше большое хозяйство оставалось на ней. Чтобы с ним справиться, ух сколько труда нужно было положить. И любить его. Дом, хозяйство были в радость, хотя сил требовали вдоволь. Огород, грядки. Картошки много сажали, чтобы выжить. Друг о друге заботились. Милая женщина была Вера Васильевна. Тем временем внуки росли. Это Танины дети. Оба училище окончили, помощники машиниста.
Потом Алексей Петрович по годам ушел на пенсию, правда, прошагал на стройдворе Дорстроя еще 10 лет. Ему так и говорили: «Алексей Петрович, пока ты с нами работаешь, мы ночью спокойно спим». Но самому уже не спалось спокойно:
- Дорстрой, хоть и был он ордена Ленина, развалили, как и многое другое на железной дороге. Пошел перелом большой и в Бологое. Не стало отделения дороги. Все нарушилось. Все разгромили и разокрали, растащили. Последним на стройдворе я ремонтировал 10-тонный козловой кран, который принимал и разгружал грузы, строительные материалы, железобетон. Вот мы подняли этот кран. Провел я полностью его силовой монтаж, начиная с разводки голой кабины. Все сделал. Потом поставил щит, сел и... понял: теперь это никому не нужно.
В свои 75 перестраивать, переделывать себя - занятие не из легких. Хорошо, что об отдыхе все-таки думать было некогда. Считал правилом рано встать, поздно лечь. Любая работа для него была серьезной, ничто не считал пустяком. Менял дачникам трубы, старые сваривал или новые ставил. Причем, сварочный аппарат сам же сделал. И вообще, куда и на что ни глянешь - все сделал сам. И дом строил сам. И лодку. И жизнь свою. Не раз все рушилось в этой жизни, но были голова, руки. И, как намотку на электродвигатель, он мотал на себя заботы и хлопоты, лишь бы мотор держал и не подводил его в этой жизни.
Но однажды он подвел… Нет теперь Алексея Петровича. Светлая ему память…
Маргарита Сивакова
Другие новости по теме:
- - От Сталинграда до Вены
- - Несостоявшееся рукопожатие
- - Императорская ставка в селе Хотилово
- - А руки и во сне бросали уголь в топку...
- - Чтобы не выпало из памяти время
Количество просмотров: 489
|
Информационно-аналитический еженедельник
г. Бологое, ул. Гагарина, д. 4
телефон: : 8 (48238) 2-30-14
mail: pvdbologoe@mail.ru
© 2013—2024. Разработано в Студии Интернет-проектов Konceptum.pro | Администрирование и поддержка сайта: Авдеев М.А.